Почему печатная книга проживет еще 500 лет?

В отличие от других физических носителей, природа книги исключительна

Статья в New York Times, перевод которой мы недавно опубликовали, — о том, что печатные книги возвращают свои позиции, — вдохновила редактора и страстного поклонника бумажных изданий Адама Стернберга поделиться с читателями своей теорией о причинах жизнеспособности традиционных книг.

В чем он видит источник долговечности бумажного формата, а также принципиальное отличие печатных изданий от других теряющих актуальность носителей?

Адам Стернберг (Adam Sternbergh),
редактор New York magazine

Ошибочно полагать, будто вещи, которые вы больше всего любите, непременно являются чем-то особенным. Помню, как несколько лет назад я услышал на государственном радио беседу, в которой обсуждались необходимость и романтичность музыкальных магазинов (в тот момент в Нью-Йорке как раз закрылся самый крупный и легендарный из них) и подумал: «Конечно, это грустно, что музыкальные магазины закрываются, но такова жизнь», — и почувствовал своего рода самодовольство, потому что я не был их частным гостем. Но уже минуту спустя осознал, что через два, может через пять или десять лет — я, возможно, услышу по радио такой же грустный разговор, но уже о книжных магазинах.

Больше я не чувствовал себя самодовольным.

Книжные магазины — священные для меня места, а книги — священные объекты. Раньше я работал в двух книжных магазинах и владею огромной коллекция книг. (Я и вправду не знаю, сколько книг у меня сейчас. Недавно, когда мы с моей женой переезжали, компания-перевозчик запросила с нас дополнительную сумму, потому что мы серьезно недооценили количество ящиков с книгами.) Мое первое и любимое занятие в любом новом городе — найти и посетить лучший книжный магазин; я буквально набираю в поисковой строке Google название города и «лучший книжный магазин» и смотрю, что он выдаст. Этот способ меня почти никогда не подводит — не только в поиске хорошего книжного, но и самых интересных районов города.

Конечно, я в своих романтических настроениях не одинок. Как не одинок и в страхе перед тем, что уже во время моей жизни все это может исчезнуть. Когда-то люди собирали виниловые пластинки, часами пропадали в музыкальных магазинах, обсуждая любимую классику и предвкушая новые релизы, а затем музыкальная индустрия рухнула под натиском цифровой революции. Магазины виниловых пластинок функционируют теперь как антикварные лавочки; конечно, их можно отыскать, но то, что они предлагают — скорее, ностальгия по формату, который больше не актуален.

«Почему же книги должны быть чем-то особенным?» — обращалась «рациональная» часть моего ума к его «романтической» части. — «Замолчи!» — отвечала «романтическая» часть.

Электронные книги и электронные читатели казались нелепицей до тех пор, пока внезапно не появились. Теперь Kindle (устройства для чтения электронных книг от компании Amazon.com — прим. ред.) повсюду. Даже в метро литературно-образованного Нью-Йорка люди поделились пятьдесят на пятьдесят на тех, кто выбрал планшеты, и тех, кто читал казавшиеся доисторическим бумажные книги. (Надо сказать, я уверен, что это было связано с популярностью «Пятидесяти оттенков серого» и количеством любопытных читателей, которые не хотели себя выдавать.) Возможно ли, чтобы книги, которые и сами когда-то были революционной технологией, тоже стали устаревшими диковинами, заключенными в пределы затхлых старомодных специальных магазинов? И что однажды мой поиск «лучших книжных магазинов» в Google трагически сократится до поиска просто «книжных магазинов», в надежде, что остался хотя бы один?

Поэтому меня так вдохновила статья в New York Times, утверждавшая, что продажи электронных книг сократились и физические книжные магазины не только выжили, но и процветают. Я рад этому отчасти потому, что убежден, книги — важный, полный позитивного смысла товар для всего мира. И я воодушевлен, потому что этот поворот, кажется, подтвердил мою теорию, которую я долго вынашивал, но, по правде говоря, боялся в нее полностью поверить.

Вот эта теория: я думаю, что книги являются чем-то совершенно особенным.

Я хочу сказать, что природа книги исключительна. Это очевидно. Люди долго собирали пластинки и CD-диски, складывали в альбомы фотографии на память, однако среди всех культурных артефактов книги — единственный физический носитель, который мы с гордостью сохраняем, коллекционируем и выставляем напоказ. Более того, опыт чтения книги — восприятия ее содержания с физического носителя — сильно отличается от восприятия, скажем, песни с различных физических носителей, будь то виниловая пластинка, кассета, блестящий CD или MP3. Какой бы носитель ни доставлял музыку, песня остается той же самой — и когда она достигает наушников, не имеет значения, в каком формате она пришла (хотя и существуют эзотерические утверждения об особой «теплоте» винила).

Все иначе, когда вы читаете книгу. Читаете ли вы ее в печатной или электронной форме — физический опыт чтения различен. Они выглядят по-разному. Ощущаются по-разному. Даже пахнут по-разному. Память о прочитанном будет различной. В отличие от музыки или живописи, мы можем выбирать, посредством каких органов чувств воспринимать книгу: глазами (прочитать) или ушами (прослушать аудиокнигу). Можно прочитать ее на мониторе, где страницы выстраиваются в один бесконечный ряд, без каких-либо физических указаний на то, сколько их уже прочитано и сколько осталось. Все книги и тексты начинают ощущаться одинаковыми, словно «зачерпнутыми» из огромного серого океана пикселей. Или можно прочитать ту же самую книгу — та же история и слова, те же идеи и эмоции — на скрепленных переплетом бумажных листах, физически ощущая, сколько их уже прочитано и сколько еще предстоит. А после закрыть книгу с удовольствием от того, что вы ее закончили. Это два совершенно разных опыта общения с одной и той же книгой.

Многие из моих самых ярких впечатлений от чтения связаны с печатными книгами как таковыми: подержанное, рассыпающееся издание «Прощай, оружие» от Penguin Classics, купленное на распродаже и прочитанное в колледже; экземпляр «Эммы» Джейн Остин в замечательном переплете с гибким корешком, который позволял легко открывать страницы; взятый в библиотеке «Мезанин» Николсона Бэйкера в тяжелой ламинированной обложке, насквозь исписанный примечаниями предыдущих читателей. Все эти физические качества исключительно памятны мне и неотъемлемы от опыта чтения. Я бы сказал так: печатную книгу можно сравнить с прекрасным блюдом в красивом ресторане с фантастическим видом; а электронную книгу — с тем же блюдом на вынос в картонной коробке, съеденным набегу.

Кстати, я настолько очарован книгами в мягкой обложке, в отличие от твердого переплета — тем, как легко они вписываются в задний карман, как изнашиваются, как заламываются и рвутся по краям, словом, несут на себе все знаки вашей к ним любви — что, когда писал свой первый роман, я совершенно не ощущал его реальным, пока не прибыли из типографии первые экземпляры в мягкой обложке. К тому моменту прошел уже год, как мое произведение было выпушено в твердом переплете (который был прекрасен, и я им очевидно дорожил), но казался мне немного нереальным, словно розыгрыш или выигранная на ярмарке книжная новинка, на обложке которой почему-то напечатано ВАШЕ имя! Для меня сама непрочность мягкой обложки увеличивает значение истории, заключенной внутри: оказывается, этот дешевый, одноразовый пакет может содержать нечто, что способно захватить ваш разум, перенести куда угодно и изменить вашу жизнь.

Опять же, я знаю, что стою особняком; нет, не в одиночку, но принадлежу к некоему чудаковатому племени. Я достаточно часто видел, как другие люди обращаются с книгами (прочитывают и выбрасывают без раздумий), чтобы понимать, что истинные книжные фетишисты в меньшинстве. Но, по крайне мере, последние хорошие новости о печатных книгах показывают, что мой собственный опыт общения с книгой — настоящей книгой! — не заблуждение и не самообман. Что притягательность бумажной книги самой по себе — ее веса, запаха, тактильных ощущений от обложки, переплета и бумаги — не мираж, который никто не может воспринимать. Печатные книги прожили 500 лет не просто так, тому была причина, и возможно, они проживут и следующие 500 лет: и все потому, что книги — это нечто особенное.